Дэнни Трехо.
Мачете до Голливуда

В этот раз я продержался двадцать девять дней. Я запомнил двадцать девять, потому что оставался один день до тридцатидневного отрезка. Через несколько недель посещения собраний вместе с Фрэнком я стал чувствовать себя получше. Мне хотелось быть лучше. Пребывание в трезвости не являлось чем-то для моего офицера по УДО; мне отчаянно хотелось остаться на свободе. Я знал, что, если сорвусь, я опять пойду на преступление. Но осознавать опасность – не значит поступать правильно. Дурные идеи назревали внутри меня. Когда Фрэнк взял меня с собой на собрание в Бёрбанке в пятницу вечером, настроение у меня было поганое.
Один старикан начал рассказывать: «Я пил алкоголь в течение пятидесяти лет...» Всё, я потерялся. Мне был двадцать один год. Я был вооружённым грабителем, полным отморозком. Если этот парень пил пятьдесят лет, у меня впереди десятилетия. Он продолжал про то, как он начал с пива, потом перешёл на более крепкие напитки, бурбон и виски, и закончил тем, что в свои шестьдесят с гаком пьет вино в подворотне.
«Е*ать, − подумал я. – Я начинал с вина в подворотне.»
Он сказал: «Если ты хочешь иметь то, что есть у нас...» Он говорил об обладании машиной, лодкой, домом и хижиной в Маммот [город Маммот Лейкс (Мамонтовы Озёра) – горнолыжный курорт Калифорнии]. Я был совсем смущён. Что, чёрт возьми, мохнатый мамонт должен делать со всем этим? Я смотрел на его старую жену, буквально старую, около семидесятипятилетнюю женщину, и был 3,14здец как уверен, что не хочу ничего этого.
Следующий парень. Он начал с: «Я пил в течение шестидесяти лет...»
С меня было достаточно. Я сказал Фрэнку: «Послушай, может, у меня есть проблемы с алкоголем, но, если это алкоголики, то я точно не грёбаный алкаш. Я наркоман.» Это типичный наркомановский аргумент. Мы думаем, что героин – наша единственная проблема, но дайте нам немного пива, и мы не притронемся к героину, – это вдруг кажется нам хорошей идеей.
Фрэнк сказал: «Дэнни, осторожнее, это звучит так, как будто ты мог бы подсадить себя на «экспериментальное» пьянство.»
Им сказанное я воспринял как предположение, что я экспериментирую с некоторой выпивкой.
Итак, я развязал
Я проходил мимо боулинг-клуба рядом с моим реабилитационном центром, надеясь, что там будут тёлки. Мне был двадцать один год; я провёл за решёткой почти три года и теперь искал чего-нибудь. Я слонялся около получаса, но не было никого кроме мудаков средних лет с их супругами.
Я отошёл к ларьку с тако, чтобы взять себе что-нибудь поесть, и увидел его – ретрит бар. Я годами не был в баре. Я вошёл и сел. Бармен спросил, хочу ли я чего-нибудь выпить. Я попросил колы. Помню плотный старого закала стакан, который мне принесли. Он был ледяным. Бармен улыбнулся. Он знал меня. На тот момент каждый мексиканец в Долине знал меня. Когда ты – старшеклассник, который вылетел из школы за то, что вырвал зубами кусок лица другому старшекласснику, затем калечишь матроса разбитой бутылкой из-под пива, ты приобретаешь репутацию.

Я пропускал вторую колу, когда в бар вошла пожилая дама. Ей было где-то за шестьдесят. Она добрела до бильярдного стола и выглядела потерянной. До неё даже не доходило, что надо опустить четвертак, чтобы начать игру.
«Вам помочь?»
«Вы не возражаете?»
Я сбежал с собрания от стариковского бубнежа, но сейчас не имело значения, что ей шестьдесят. Когда ты vato [мужик – исп.] и появляется дама у бильярдного стола, откуда ни возьмись, ты превращаешься в Вилли Москони или Миннесотского толстяка [профессиональные игроки на бильярде]. Затем я задал проклятый, чреватый неприятностями вопрос: «Могу я вас угостить?»
«Я буду пиво, спасибо.»
Я свистнул: «Эй, бармен, сделай даме пива». Он кивнул и сказал: «Дэнни, ты бы не хотел...» И он сделал крутящее движение пальцем, которое, я сразу же понял, на языке жестов означало содовую. И вот я, ох*енный пацан, вооруженный грабитель, калечащий людей, и эта ослиная ж*па тут крутит пальцем, будто я маленький мальчик.
«Дай мне тоже пива.»
Я не помню игру в бильярд. Оказывается, когда ты наркоман, такой вещи как «экспериментальное» пьянство не существует. Для таких, как я, одна – это слишком много, а тысячи никогда недостаточно.
Последнее, что помню: бармен объявил о закрытии.
Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати два утра. Я рассчитывал вернуться в реабилитационный центр к десяти. «Е*ать, − подумал я. – Это определённо нарушение УДО.»
Баба ушла. Я подошёл к бармену и заказал пару шотов и упаковку из шести банок пива с собой. Он посмотрел на меня так, будто я был животным. Я и был им.
Я шел по улице. Импала ’59 года бело-красная с гидравлической коробкой передач от B&M отожгла U-разворот передо мной и врезалась в бордюр. Водитель выкрикнул моё имя: «Трехо! Трехо!» Я уткнулся в пассажирскую сторону и увидел, что это был чувак по имени Деннис, которого я знал по Долине. Деннис был мальчишкой, когда я уходил; ему и сейчас было только около восемнадцати. Он был тощим, симпатичным, блондинистым белым парнем, который выглядел так, будто он может быть в группе Бич Бойз, но сейчас он был в панике.
«Копы гонятся за мной. Я только что рассыпал банку красных.»
Банка вмещала тысячу таблеток секонала. Я запрыгнул в машину и немедленно сгрёб полную горсть красных и начал запихивать их в мой рот. Деннис делал то же самое. Он попросил меня пива, и мы запили барбитураты Будвайзером.
«Деннис, я не вижу нигде копов.»
«Они гонятся за мной. Я это знаю.»
Мы уехали. Было утро субботы около двух тридцати. Я проснулся, когда машина Денниса врезалась в дерево в парке Северного Голливуда на рассвете в воскресенье. Я потерял целый день. Фаза экспериментального пьянства официально провалилась.
Деннис гнал: «Хватай стволы, хватай стволы!»
Я увидел два револьвера на заднем сиденье и потянулся к ним. «Не эти, − сказал Деннис. – Стволы в багажнике!» Я забрал его ключи и обошел машину сзади. Никто ещё не проснулся кроме птиц, щебечущих вдали. Было прекрасное утро, а я был мрачным, как дьявол. Открыв багажник, я увидел два обреза, автомат и ручную гранату.
Я подумал: «Это точно нарушение.» Мы подхватили стволы и всё, что осталось в банке с красными, и направились по Магнолии. Мы искали дом Ричарда Берри. Ричард на то время был крупным торговцем героином в Долине. Деннис надеялся, что мы обменяем оружие на героин.
Ричард дал нам достаточно, чтобы торчать несколько дней и ещё останется на продажу. Мы взяли комнату в мотеле, спрятали наркотики и оружие, которые мы не продали, и пошли назад в парк. К моему удивлению, машина была всё ещё там, разбитая под деревом. Деннис развернул её и застрял на задней передаче. Хорошая новость – она была всё ещё на ходу. Плохая – она была всё ещё на ходу. У нас были колёса, чтобы продолжать наш загул. Мы поехали в мотель, взяли стволы и начали эпический сорокапятидневный маршрут барыжничества, воровства и употребления наркотиков.
Многое произошло за месяц с половиной – мы останавливались в дешёвых девять-долларов-за-ночь ночлежках таких, как Гвоздика и Роза. Я знал всех шлюх, работающих на улице, и многие из них оставались с нами ради наркотиков и секса. Это были испуганные лица, пьяные лица, пустые лица. Мы с Деннисом ограбили ресторан Big Boy, магазин White Front (там сейчас магазин электроники «Bet Buy») и другие магазины; мы обирали дилеров, кидали народ на наркосделках, при этом не скрывали, где мы останавливались, провоцируя их прийти и разобраться. Я совершил три ограбления, используя гранату, которая была у Денниса в багажнике. Идею я взял из того, что слышал на собраниях в YTS. Парень признался, что он, бывало, заходил в банки и выдёргивал чеку из гранаты, украденной у брата, который был в армии. Я сказал, что звучит как хорошая идея для Джонни Харриса. Джонни был бывший заключённый-трезвенник, отмотавший в Квентине приличные сроки. Он приходил на собрания в тюрьме помочь молодёжи. В ответ на план с гранатой Джонни только сказал: «Дэнни, единственная вещь, которая собирается ударить тебя – фары на автобусе.» Я воспринял это как комплимент.
Деннис всё время повторял: «Не могу поверить, что я с Трехо!» − как будто я был его кумиром. Он вставал посреди комнаты в мотеле, полной блядей, брал ружьё и говорил: «Мы будем держать эти улицы! Им потребуется убить нас!» Это смущало. Деннис никогда не собирался быть грабителем. Он стал таковым со мной. Я чувствовал себя, как в мультфильме «Честер и Спайк», где маленькая собачонка (Честер) ходит везде с большим псом (Спайком) и достаёт его, лижет ему задницу и постоянно огребает. Деннис был Честером, тявкающим болтуном. Из нашего приключения было только два возможных выхода – тюрьма или смерть. Когда я был не в духе, я рассказывал Деннису, что его ждёт в тюрьме, в самых наглядных выражениях. Я запугивал его. Деннис никогда не был в тюрьме.
«Но всё было бы не так, если бы мы были там вместе, правда, Дэнни?»
Здесь я был наиболее зловещ.
«Парень, который претворяется твоим лучшим другом, первым тебя и сдаст.» И так я себя настраивал перед тем, что дальше произошло.
Часть меня не возражала, чтобы мы заправляли на улице и умерли под градом пуль. Я ненавидел себя. Я был на поезде, съезжающем с обрыва, и не имел понятия, как соскочить. Я ненавидел свою жизнь. Я бы никогда не убил себя умышленно, но, если бы у меня случился передоз или коп подстрелил бы меня на улице, я бы не переживал. Я собирался пройти этот период до его естественного конца.
Он не заставил себя долго ждать.
Однажды Деннис вернулся в мотель и сказал мне, что он насуетил огромный куш для нас. Он нашел покупателя, который хотел четыре унции чистого героина. Но у нас не было четырёх унций героина.
«У твоих родителей есть сахар?»
«Уверен, что есть.»
«Они дома?»
Я захватил с собой несколько воздушных шариков, воронку, и мы поехали к дому родителей Денниса. Деннис был из семьи, принадлежащей к верхней прослойке среднего класса. У них был красивый дом с красивой мебелью. На стенах висели картины пикников всей семьёй и церемоний награждений. Деннис только пару лет, как перестал быть милым добрым старшеклассником, держащим домашнего пса на картинке на стене. Я взял коробку с сахаром, перемешал его с лактозной пудрой и рассыпал в четыре карикатурно огромных шарика.
«Сколько мы получим?»
«Полторы тысячи за унцию.»
Было ощущение, что здесь что-то не так, но деньги были слишком хорошими. Мы подъехали на место, два чувака сидели в машине. Плохое предчувствие вернулось.
Я сказал: «Не нравится мне это.»
Деннис выглядел обиженным: «Он чувак, что надо.» Его вывело из себя то, что я посмел подвергать сомнению его оценку. Он гордился сделкой.
Когда мы сели в другую машину, чтобы совершить сделку, я сел позади водителя. Эпизод был напряжённый. 3,14здец какой напряжённый. Трое из нас были зажаты до предела, чего Деннис не отметил. Он улыбался. Парень за рулём не смотрел на меня.
«У вас есть наркотики?» − вопрос адресовался мне. Моё лицо ничего не выражало. Я просто посмотрел вперёд. Деннис, казалось, был смущён моим поведением. Он вручил мужчине шарики. Водитель повернулся ко мне и пихнул пачку денег в мою сторону. На секунду он посмотрел на меня, я знал, что он знал, что я знал, что он коп. Он протянул снова деньги. Я не двигался.
«Бери.»
Деннис сказал: «Дэнни, бери деньги.» Было слишком поздно останавливать этот поезд. Деннис назвал имена. Не составит большого труда выяснить, кто я, но в целом ситуация была хреновая. Я всё ещё не двигался. Расстроенный, Деннис забрал деньги. Мой мозг продирался сквозь сотню вычислений, на сколько это потянет.
Когда мы выбрались, Деннис был огорчён. Я думаю, он ожидал, что я должен быть благодарным или поражённым масштабом сделки. «Что всё это было?»
«Твой чувак – полицейский по борьбе с наркотиками, Деннис. Вот, что не так.»
«Нет, верь мне, верь мне. Он чувак, что надо.»
Деннис оставил меня у Джонни, закусочной на углу Магнолии и Лорел Каньон [бульвар Лавровый Каньон]. Там работала официанткой моя подруга. Пока я думал, стоит ли грабить это заведение, и разведывал у неё про кабак, я узнал, что хозяин хранит кучу налички в большом сейфе в офисе. Сейчас я вручил ей мою половину со сделки. «Мне надо, чтобы ты поменяла эти деньги для меня.» Она была ошарашена. Три тысячи долларов были прорвой денег в 1965.
«Дэнни, я не знаю, смогу ли.»
Я знал, что у неё есть доступ к сейфу: «Пожалуйста, мне действительно это очень нужно.»
Она исчезла в подсобке. Когда она вернулась, она отдала мне конверт из обёрточной бумаги: «Никому не говори, что я сделала это.»
«Ты ангел.»
«Скажи мне что-нибудь, что я не знаю.»
Она попросила меня остаться и что-нибудь съесть, но мне надо было кое-что сделать. Друг меня подобрал и подвёз к мотелю, где я сгрёб оружие и четыре тысячи долларов, которые я прятал там. Я забрал всё это в дом моих родителей, где годами ранее я вырыл дыру-тайник возле фонтана на заднем дворе, и закопал всё: деньги, дробовик, автомат и ручную гранату.
Я не знал, что делать. Я мог бы сбежать из города – конечно же, недалеко. Просто смотаться, чтобы залечь где-нибудь. Если будет облава, я, конечно же, не хотел, чтобы это произошло в доме моих родителей, поэтому я поехал назад в мотель. Я был измучен, я перегорел от беготни и стрельбы. Моё тело устало, моя душа была больна. Деннис подъехал. Через секунду машины высыпали на парковку со всех сторон. Федеральные агенты с оружием наготове кричали: «На землю! Руки за голову!» Деннис тотчас упал. Я закатился под машину. Агенты потянулись с одной стороны, чтобы загрести меня, я укатился на другую. Туда-сюда. Ноги пинали меня.
Я кричал: «Идите и поймайте меня, мудаки!»
Наконец агент встал на колени как раз возле меня и приставил ствол к моему лицу: «Я поймал тебя, мудак.»
«Да, ты поймал меня.» Два агента вытащили меня из-под машины и принялись выбивать из меня дерьмо.
«Где мои деньги, мудак?» Агент, который сидел впереди в машине во время заключения сделки, был перед моим лицом.
«В моём кармане.»
Он обыскал мои карманы и нашёл пятьсот долларов, которые были у меня. Но, когда он увидел номинал купюр, он понял, что это не его деньги. Его доказательства разваливались. «Где мои деньги?» − кричал он.
Меня швырнули на заднее сиденье совершенно новенького голубого Бьюика «Ривьера» с бежевой обивкой. Я запомнил, что обивка была бежевой, потому что всю её залил кровью. Они били меня, пока ехали до здания ФБР в центре города.
Удар за ударом: «Где мои деньги?»
Годами я видел кошмары, в которых этот агент орёт на меня, требуя ответа, где его деньги. Я просыпался в тюремной клетке и кричал: «У твоей матери, сука!»