Дэнни Трехо.
Мачете до Голливуда

Когда мы въехали в центр Лос-Анжелеса, я вышел из автобуса и услышал свист. Мексиканец мутного вида просил: «¿Qué quieres?» [Что ты хочешь? – исп.]
Я спросил: «Что у тебя есть?»
«Товар хороший.»
Каждый торгаш говорит, что у него хороший товар. Дилер никогда не скажет: «На самом деле это дерьмо, разбавленное лактозой.»
«У тебя есть баян?»
Он кивнул, и мы пошли по переулку и ширнулись.
Бам. Когда меня накрыло, бугимэн ушёл. Бугимэном было чувство сожаления о прошлом и страха перед будущим. Как большинство наркоманов, я был самовлюблённым и в то же время взрывающимся от ненависти к себе. Я чувствовал раскаяние, затем страх, затем злость – в таком порядке, и порой я проходил первые две стадии меньше, чем за секунду. Моя злость выходила наружу как обвинение. У меня могли быть виноваты окружающие люди, места и вещи за то плачевное состояние, в котором я находил себя, и ни разу я не взглянул внимательно на себя и не взял ответственность за ситуацию, в которой я был. Все эти противоречивые чувства обуревали меня, и сюда вмешался героин. Героин был моим аварийным выходом. Он стал им с тех пор, как я впервые его попробовал, в двенадцать; он помогал не выпускать агрессию у себя дома.
Моя казённая куртка трансформировалась в кашемировое пальто – я парил над землёй. Была пятница, я добрался до дома через пять дней с фингалом под глазом. Мама спросила: «Что случилось, mijo [сынок – исп.]?» Мне нечего было сказать. Я свалил снова и через пару недель очутился в доме моего давнишнего соседа, Фрэнка Руссо. В детстве Фрэнк и я были в банде, которую мы называли Уланы. Мы гордились собой за то, что были изгнаны изо всех других банд за чрезмерную дикость. Пару ходок назад мы оказались вместе в YTS.

* * *
В YTS Фрэнк ходил на собрания группы «Двенадцать-шагов», чтобы решить свои проблемы с выпивкой. Он знал, что я был алкашом и наркоманом. Сказать по правде, я тоже это знал; просто мне было всё равно. Фрэнк уговаривал ходить с ним на собрания, но делал это таким образом, которым он знал, что меня это заинтересует.
«У них там есть телки, Дэнни.» Для подростка, который некоторое время был заперт в YTS, это было интригующим.
«Правда?»
«Да, вольные ходят на собрания.»
Я пошёл прямо к моему психологу и подписал, что у меня проблемы с наркотиками и алкоголем и я хочу посещать собрания. Этот шаг обернулся благословением и проклятием, но сначала всё, что я увидел, было проклятием.
Во-первых, теперь в моём деле была пометка, что у меня есть проблемы с наркотиками (особая формулировка, что-то типа «Заключённый изъявляет, что у него имеются острые проблемы с алкоголем и наркотиками, требующие терапии»), а дело остаётся с тобой на весь оставшийся путь в тюремной системе и через офицера по УДО идет с тобой на волю. В то время я не знал этого. Но только потому, что я хотел видеть женщин, я подставил себя под длящиеся годами сверхконтролируемые принудительные посещения собраний.
Во-вторых, я пошёл на то первое собрание, и тогда там действительно были две женщины, две столетние женщины. Я был готов дать Фрэнку пня.

* * *

Я остался на широкой, не такой уж прямой дороге, но Фрэнк оставался чистым и трезвым с тех первых собраний в YTS. Сейчас он смотрел на меня и качал головой.
«Господи, Дэнни, ты выглядишь, как говно. Чем ты занимался?»
«По большей части алкоголь.»
«Приятель, давай приведём тебя в порядок и пойдём на собрание. Вот дерьмо», − сказал он.
«Что?»
«Ты всё ещё носишь эти казённые говнодавы. Любой, кто сидел, будет знать, откуда ты только что вышел.»
Фрэнк выходил на связь со мной до моего освобождения. Он сказал, что у него будет всё готово для меня, когда я вернусь в Долину. В былые времена это означало: хата для ночевки, баба, ствол, тачка; но Фрэнк сейчас всё это говорил только о реабилитации. Всё, что он имел в виду в 1965, что у него есть справочник собраний двенадцати шагов и Большая книга. Часть меня завидовала тому, как Фрэнк смог быть так привержен трезвости. Я знал, как работают программы двенадцати шагов; я знал, они работают на таких авторитетов, как Джонни Харрис; я не хотел работать с ними. Но я знал, что, если начну снова употреблять, опять вернусь в тюрьму. В более краткосрочной перспективе, посещение собраний было условием моего УДО.
«Отвези меня домой, я переоденусь.»
Я переоделся в тюремные брюки хаки, которые мне выдали при освобождении – это всё, что у меня было. Мы с Фрэнком пошли на собрание, а потом я зарегистрировался в одном федеральном реабилитационном центре, куда меня направил мой офицер по УДО. Он знал, что у меня были разногласия с родителями, и подумал, что для меня будет лучше пожить под присмотром. Это было условием моего УДО. Место оказалось не таким уж плохим. У нас были соседи по комнате и десятичасовой отбой на выходных, которые были прекрасными. Я привык к ограничениям, и впрочем, по сравнению с тюрьмой, отбой был ерундой.
Фрэнк учился на авторихтовщика в YTS и со своими навыками пошёл к парню, на которого мы работали, когда были подростками, Фрэнку Карлизи. Карлизи был константой во всех наших жизнях. Сам немного гангстер с огромным сердцем для других гангстеров, Карлизи брал нас на работу после освобождения, не задавая никаких вопросов. В большинстве мест на тебя и не взглянут, если ты с судимостью. Инспекторы всегда пристают к бывшезаключённым по поводу работы, но трудно только, если тебя никто не наймёт.
Карлизи расширил свою автосвалку, чтобы поместилась мастерская, где Фрэнк Руссо мог заниматься авторихтовкой. Я работал вместе с Фрэнком у Карлизи и обещал ему и Карлизи, что возьму себя в руки. Мы должны были шлифовать машины, шпаклевать их и красить, а вечером мы должны были ходить на собрания.
Теперь, когда я выходил и собирался на собрания, я спросил Фрэнка, что мне делать с Лаурой, женой, которая со мной развелась, пока я был в тюрьме.

* * *

Последний раз, когда я вышел из тюрьмы в ’62-ом, я поехал к Фрэнку домой, чтобы увидеть его и познакомиться с девушкой, о которой он писал, пока я был за решёткой. Но что действительно привлекло моё внимание, так это её младшая сестра. Лаура была в короткой юбке. Длинные и рыжие волосы. Она была высокой, стройной и сногсшибательно великолепной. Она села в противоположном углу гостиной и уставилась на меня. Безусловно, это была любовь с первого взгляда для меня. Для нас обоих. Я сказал: «Иди сюда».
Она встала и пересекла комнату. Она была, как видение. Я сказал: «Сядь мне на колени.» Ей было всего лишь восемнадцать. Мне тоже, но я через столько уже прошёл, что ощущал себя старше. Лауре это нравилось. Лауре нравились бунтари, плохие парни, крутые парни, бывшие заключённые. Одно дело увлекаться плохими парнями. Жить с таким – совсем другая история.
Очень быстро у нас с Лаурой стало всё серьёзно. Её родители ненавидели мексиканцев и судимых, и, конечно, им был ненавистен тот факт, что их младшая дочь встречалась с тем, кто являлся и тем, и тем, поэтому они выгнали её из дома. Ей было некуда идти, и мы решили пожениться. Свадьбу провели на заднем дворе дома моих родителей. Пришло много людей, это было славное мероприятие. Много пива, тако и тамале. Она выглядела красивой. Она была такого рода женщиной, которая, когда проходила мимо, то мои друзья, тёти, кузины и дяди – все смотрели на меня таким взглядом, который говорил: «Как ты смог достать это, ese [ЭТО – исп.]?»
Я сидел на вершине мира [слова популярной песни Эла Джолсона на стихи Сэма М. Льюиса]. У меня была красивая жена и хорошая работа. Я работал на знаменитого застройщика Сола Пика, строящего первый в мире бетонный геодезический купол для кинотеатра Cinerama Dome. Я зарабатывал хорошие деньги, работая на бетоне, и кучу денег, продавая «колёса» всем рабочим. С тех пор, как нас напрягли работать круглосуточно, пока не достроим крышу, я продавал «колёса» (амфетамины), чтобы не спать, за ними красные (секонал), чтобы вырубиться.
Но всего лишь через несколько месяцев после нашей свадьбы, после работы на телефоне в одной электротехнической компании, придя домой, Лаура обнаружила блядей на диване и наркотики по всему дому. У неё было такое выражение лица, такое выражение глубокой боли. Я видел его раньше, и я потом видел его снова. Это было оно, и ещё − дрожащая губа, будто вот-вот заплачет. Мне было всё равно. Честно, всё равно, потому что для меня женские чувства ничего не стоили. Ужасно так говорить и стыдно признаться, но в этом и есть вся правда о том, что я чувствовал в то время.
Притягательность образа плохого парня сходит на нет, когда человек действительно плохой. Всё это очень сексуально и загадочно, пока не приходится столкнуться с реальностью. Лаура вышла в слезах и отправилась ночевать к своей сестре и Фрэнку. Фрэнк был моим лучшим другом, но он знал: если я начал употреблять, слёзы не кончатся. Всё полетит под откос.
Женщины, которых Лаура застукала у меня диване, Рита и Донна, парочка безумных девиц из Долины, готовых на что угодно. Лаура не была такой бандиткой, какой на нашем первом свидании, как я думаю, она сама считала, что является; Рита и Донна были.
Я променял брак с Лаурой на тюрьму в тот вечер, когда попросил Риту подвести меня к моему кузену Пончи. Пончи – муж моей кузины Мари Кармен (которую мы прозвали «Мама-кошка» после того случая в переулке), и они продавали для меня марихуану. Я им доставил два кило, и у них предположительно ожидался большой куш. Рита осталась на улице, а я поднялся на крыльцо. Как только я постучал, дверь распахнулась. Это был офицер Маллинс, офицер из отдела по борьбе с наркотиками в Северном Голливуде, с которым я раньше пересекался.
Я перепрыгнул через перила и побежал за дом, когда огромный коп сгреб меня в охапку и приставил пистолет к моему подбородку.
«Двинешься, Трехо, и я вышибу тебе мозги!»
«Fuck you.» Я изображал будто совсем не испугался, но ноги мои подкашивались. Я знал: игра окончена.
Коп затащил меня на крыльцо, и я увидел, как Рита удирает в конец квартала. Внутри дома офицер Маллинс стоял у двери, другой коп стоял рядом с Пончи; а пятеро детей Мари сидели на полу и плакали. На журнальном столике лежала кучка марихуаны и пачки наличных.
Пончи сказал: «Les dije que es mio, no digas nada. Les dije que es mio.» [«Я сказал им, что это моё, не говори ничего. Я сказал им, что это моё.» – исп.]
Маллинс кивнул на детей на полу: «Что ты собираешься делать, Трехо?»
«Fuck you, − сказал я. – Это моё. Это всё моё.»
Пончи сказал: «¡No, es mio! [Нет, это моё! – исп.]»
«Fuck them, Пончи, − сказал я. – Я получу условно.»
Оба копа засмеялись, потому что знали, что это чушь. У меня уже был условный срок. Мне светило больше, чем шесть месяцев. Мне светили годы. Я улыбался и качал головой, как будто всё это пустяки, но душа моя была раздавлена.
Мне одели наручники и вывели на улицу. «Ты правильно поступил там, Дэнни, – сказал офицер Маллинс. – Правильно.» Я думаю, Маллинс вздохнул с облегчением, что ему никого не надо оформлять, особенно детей. Мы оба знали, если бы Пончи и Мари Кармен арестовали, детей бы отдали в приёмные семьи или детский дом.
Перед тем, как попасть в тюрьму, меня определили в полицейский участок Северного Голливуда. Я оказался в обезьяннике с парочкой пьяных, подобранных с улиц. Всё было довольно сонно, когда мы услышали этот громкий скрежет и машина вломилась в заднюю дверь полицейского участка. Дверь слетела с петель. Это были Рита и Донна. Эти бандитки пытались меня вызволить. Они не подумали, что я был в клетке и не мог добраться до двери.
Как я и сказал, две бандитки.
Несколько полицейских вышли в коридор и увидели, что водитель ушёл. Машина была краденая, и нельзя было её отследить. Они смеялись над абсурдностью происходящего.
«Твои друзья, Трехо?»
Всё это было довольно весело, но этот арест был причиной того, что я оказался в YTS. Вполне предсказуемо, пока я был там, Лаура вручила мне свидетельство о разводе. Я использовал его, чтобы записывать счёт, когда играл в домино. Это был акт грёбаной бравады. Я не хотел быть одним из тех лохов с женой на воле. Я не хотел ожидать писем или открыток, которые, может, придут, а, может, не придут. Я не хотел чувствовать эту боль.
Сейчас, когда я отсидел три года срока, освободился и шёл на собрания, я попросил Фрэнка спросить у его девушки, должен ли я искупить свою вину перед Лаурой. «Лучшее искупление, которое ты можешь сделать для этой бедной девочки, Дэнни, держаться от неё как можно дальше.» Так я и сделал.